Капитализм, представленный новыми буржуа, воспитанными вне религиозной аскезы, не способный рождать новое, он желает присваивать то, что уже есть — есть не у него, а у других, которые и должны ему это уступить по законам глобального мира, не имеющего защитных границ.
Новые буржуа возвращаются к старой спекулятивно-ростовщической формуле: Д-Д. Но каким же образом деньги сами по себе, минуя производственную стадию, способны рождать новые, большие деньги?
Во-первых, речь идет о спекулятивных играх на разнице мировых валютных курсов. Благодаря новым электронным технологиям сегодня можно в считанные секунды перемещать многомиллиардные массы валюты из мест, где она приносит меньшую спекулятивную прибыль, в места с более высокой котировкой.
Во-вторых, — о таинственном феномене виртуальной ренты, связанном с тонко уловимым понятием потребительского престижа. Всем известно, что практически одни и те же товары, продаваемые в престижных магазинах и центрах моды, стоят в несколько раз дороже, чем в обычных магазинах, предназначенных для рядового покупателя.
Вывод современной "виртуальной экономики" состоит в том, что около 80% стоимости фирмы составляет ее репутация.
Но репутация — плохо верифицируемое понятие. Прежде оно носило скорее традиционалистский характер, фиксируя такие экономически конвертируемые добродетели как деловая честность, надежность, порядочность, ответственность. Сегодня в этом понятии больше "декадентского" смысла, чем традиционного моралистического. Речь идет об интуициях, касающихся того, что модно, престижно, что нагружено не столько эмпирически-деловыми, сколько символическими смыслами и аллюзиями, намекающими на "современный стиль", на приобщенность к "известному кругу", на способность разделять "моральные риски" раскованного века, открытого сексуальной, молодежной, феминистской и прочими "культурными революциями".
Здесь-то и оказывается, что современные мировые регионы выступают как культурно неравноправные. Культурный центр мира в качестве законодателя моды и вкуса получает некую виртуальную ренту: его товары, при равных функционально-потребительских качествах, стоят в несколько раз дороже в силу самого своего происхождения.
Подобно традиционной аристократии они пользуются привилегией рождения — печатью культурной престижности, выделяющей их из ряда разночинной товарной публики, вынужденной своими реальными качествами доказывать свою конкурентоспособность. Законы традиционной рыночной "товарной демократии", связанной с эквивалентным обменом, здесь уже не действуют. Товар, созданный на Западе, стоит много выше аналогичного товара, сделанного на Востоке, не потому что последний хуже первого по своим реальным потребительским качествам, а потому, что Запад выступает в качестве глобальной референтной группы и его товары несут дополнительную стоимость символического характера, связанную с механизмами ложной идентификации.
Но это означает, что открываются принципиально новые возможности извлечения добавочной прибыли, связанной с внепроизводственной, культурно-символической системой. Если около 80% стоимости фирмы составляет ее репутация, то, ухудшая манипулятивными средствами репутацию данной фирмы, я могу приобрести ее за половинную и даже меньшую стоимость. Если гетерогенность глобального социокультурного пространства такова, что товары стран, за которыми утвердилась репутация культурных изгоев или культурной периферии, стоят, при реально равных качествах, в несколько раз ниже, чем товары, имеющую престижную культурную родословную, то можно манипулятивными средствами устроить игру на понижение и снимать соответствующую сверхприбыль.
Сначала не-Запад компрометируется капризным "духом современности" как отсталое, темное и непрестижное пространство, а потом с ним устраивают экономическую "игру на понижение". Можно предположить наличие определенной закономерности — чем богаче тот или иной регион природными ресурсами, рабочей силой и другими "естественными дарами", тем интенсивнее работает против него мировое символическое "производство образов", чтобы его продукция была на соответствующую сумму "оштрафована" — за непрестижность. Таким образом, люди, занятые в символическом производстве образов и ничего реально не производящие, живут за счет разницы между первичной (реальной) стоимостью продукции, поступаемой из непрестижных регионов, и ее конечной продажной ценой, заниженной под влиянием средств манипуляции.
***
Конец индустриальной эпохи подвел Запад к точке бифуркации. Запад мог выбрать путь постиндустриального развития, связанный с моделью интенсивного роста, которая является формационной — прорывающейся в качественно иное время.
Речь шла о том, чтобы заменить аскезу массового промышленного труда, навязываемую "спонтанному" человеку традиционного типа, добровольной аскезой творческого труда.
Творчество можно определить как прорыв из одномерного безальтернативного в альтернативное пространство, ибо всякая идея фундаментальной науки многоварианта по типу своего потенциального приложения в будущих практиках. Творчество есть переход от одновариантности действительного к поливариантности возможного.
Но такой прорыв требует совершенно особого типа личности и типа свободы: речь идет об аристократизме требовательной к себе свободы, использующей свой досуг не для того, чтобы от труда перейти к бездействию, и снизить интенсивность личной ответственности, а для того чтобы радикально повысить и напряжение самоуглубленности и напряжение ответственности. Свободный творческий труд, интегрируя в себя моменты игры и самореализации, в то же время уничтожает досуг в его значении, привычном для массового общества,- значении "отключки" и бездействия.
Массовый досуг означает парализацию памяти и жизнь сиюминутным. Творческое постматериальное время есть, напротив, небывалая по интенсивности мобилизация культурной памяти. Память означает возвращение к генезису: она пробуждает в нашем сознании то состояние мира, когда он еще мог быть другим — возвращает нас от наличной действительности к тому состоянию, когда она еще была проектом и могла быть изменена…
Что же мы видим сегодня?
Мы видим, что вместо приобщения трудовой массы, занятой монотонной деятельностью в сфере материального производства, к модели творческого существования, открываемого в системе науки, культуры и образования, имеет место приобщение прежней творческой элиты к массовому досугу — той предельно пассивной расслабленности, которой вожделеет изнуренная трудом и заботами человеческая чувственность.
Представители современного духовного производства ныне все чаще предпочитают творческим прорывам в сферу трансцендентного — новых идей и озарений — поиску готовых моделей решений… На основании экономических подсчетов приходят к выводу, что теперь значительно дешевле организовать поиск уже готовых идей в ноосфере Интернета, чем заниматься творчеством в собственном смысле слова…
***
Для того чтобы имела место свободная конкуренция товаров, необходимо, чтобы представляющие их на рынке владельцы выступали совершенно в равном качестве. Они должны быть равны в свободе своих действий и равны в своем человеческом достоинстве. Если в одном пространстве встречаются сильный и слабый, то у сильного всегда возникает искушение просто отнять у слабого понравившуюся вещь, вместо того чтобы построить с ним отношения в духе эквивалентного обмена.
Следовательно, пространство эквивалентного обмена должно каким-то образом уравнивать сильных и слабых — ставить их не в естественное состояние, а в правовое состояние, ибо перед законом все равны. Объективность рынка предполагает также равное достоинство товаровладельцев: презумпция их равенства необходима для того, чтобы покупатели оценивали качество товаров, а не качество их владельцев. Иными словами, настоящий рынок предполагает социокультурную однородность пространства, в котором совершается товарный обмен. Только в этом случае будет работать экономический закон экономии времени, воплощенного в производстве товара, иными словами, будет реализовываться предполагаемая товарным производством гетерогенность времени. Рынок превращается, используя терминологию Ф. Хайека, в процедуру открытия того, как лучше произвести данный товар.
Вот временная динамика, реализуемая в рыночной системе: исходное время производства — творческая идея — новое (сокращенное) время производства.
Совсем другим качеством обладает "постмодернистская" рыночная система. Она представляет собой механизм выбраковки "плохих" владельцев товара в пользу "хороших", в руки которых ему предстоит перейти. Она строится на противоположной презумпции социокультурной неоднородности пространства.
Товаровладельцы, встречающиеся в таком пространстве, не обладают равными правами и достоинством. За одними стоит мощная система поддержки в виде рекламы, открытого кредита, презумпции доверия публике, "заранее знающей", чей товар будет лучше. Перед другими выстраивается блокада в виде контр-рекламы, презумпции недоверия "передового потребителя", настроенного не менее передовым общественным мнением, наконец, финансовая блокада со стороны банков, отказывающих в кредитах или берущих грабительские проценты в качестве компенсации за "особый риск".
Сам рынок понимается не как система отбора товаров по временному критерию средних издержек производства, а по пространственному критерию. Ценности, пребывающие в "плохом", по социокультурным стандартам, пространстве, должны быть изъяты оттуда и перекочевать в "хорошее" пространство передовых стран: из рук "плохих людей", в руки "хороших". Именно это имеет в виду принцип всеобщей ликвидности, за который ратует идеология глобализма. Обмену должно подлежать все — то есть все должно быть переводимо в деньги, а деньги, в свою очередь, должны сбросить архаический облик национальных валют, привязанных к местности, и стать мировой валютой "граждан мира". В таком случае перевод любых материальных и духовных ценностей в деньги (принцип ликвидности) означает беспрепятственное перемещение их в пространстве от менее достойных к более достойным владельцам.
В этих условиях система духовного производства меняет свои цели: ее задачей становится не открытие новых способов производства вещей, а открытие способов их передачи новым владельцам. Поэтому ее категорически не устраивает демократический (христианский по происхождению) универсализм; презумпция равенства человечества, где нет ни эллина, ни варвара, ни язычника, ни иудея. Она всеми силами стремится вернуть нас из однородного пространства модерна в гетерогенное пространство сегрегационного типа. Она прямо утверждает: те богатства и ресурсы, которые по исторической случайности достались населению "отсталых" стран, не умеющему ими как следует распорядиться, должны перейти, по закону тотального трансфера обращению неликвидных ценностей в ликвидные, в руки более достойных и умелых.
Это предполагает новую технологию извлечения прибыли — не за счет разницы во времени производства товаров, где необходимы новые научно-технические прорывы, а за счет разницы в достоинстве товаровладельцев. Система духовного производства снова становится гуманитарной: она направлена не на преобразование природы и открытие новых форм вещества и энергии, а на манипуляцию человеческим сознанием и открытие все новых вариантов различия престижного и непрестижного, передового и отсталого, несущего печать избранничества и — печать изгойства.
(Опубликовано с сокращениями)
Александр Сергеевич Панарин. Православная цивилизация в глобальном мире. 2002 г.