Народ, который не сумеет сохранить чистоты своего языка в суде, в школе и даже в высших правительственных учреждениях, такой народ обречен на скорбную участь пережить славу своих предков…

Многие инородцы, в особенности поляки, иудеи и грузины, говорят с большим воодушевлением, многие из них одарены природным ораторским талантом, но отвратительный выговор, злоупотребление иностранными словами, а главное, ненависть их ко всему русскому — не позволяют им сделаться русскими Демосфенами. В маленьких душных залах, в польских столовых или кавказских погребках эти инородческие ораторы задыхаются, их красноречие в тесном замкнутом пространстве смолкает; а когда они выступают в Государственной думе или в русских судах, где открывается широкое поле для применения их ораторского таланта, они становятся на узкопартийную почву и губят свой природный дар в чаду безумной ненависти к Русскому государству, которое из маленьких полудиких племен создало величайшую в мире Империю…

Наши инородцы, избалованные нашею русскою снисходительностью, не стараются совсем изучать в совершенстве русскую словесность и литературу.

В балтийских окружных судах мне приходилось слышать такое отчаянное коверканье русского языка, с которым может примириться только русская незлобивость и безграничное добродушие. Но с уверенностью можно утверждать, что не только англичане и немцы, но даже французы и итальянцы никогда не допустили бы инородцев в сословие адвокатов до тех пор, пока эти инородцы не изучили бы в совершенстве государственный язык. Между тем у нас в России изо дня в день в залах судебных установлений, в земских собраниях, в городских думах и, наконец, в высших государственных учреждениях — в Государственном совете и Государственной думе — раздаются чудовищные речи, извращающие русскую словесность, низводящие чудный язык Пушкина и Гончарова на степень какого-то «воляпюка» … А про газеты и говорить нечего. Пушкин в 1821 г. говорил, что «свет не карает заблуждений, но тайны требует для них»… Теперешние писатели, наоборот, стремятся восхвалять без всякой тайны все, что достойно осуждения.

Чувство омерзения и досады при чтении современных газет неизбежно охватывает тех русских людей, которые дорожат чистотою русской речи и нравов. Какая смесь наречий, какой ужасный слог, какая пошлая подражательность так называемому научному языку… 

Всюду в судах и в общественных собраниях разглагольствуют господа с польским, еврейским и чухонским произношением. Они не только коверкают окончания слов и ударения, но и придумывают совершенно не существующие в русском языке слова. Так, например, они изобрели слово «бламировать» вместо слов «хулить» и «стыдить», слово «бисировать» — вместо «повторить», «кюпировать» — вместо «урезать». «Радикальные» адвокаты придумали новое слово «подзащитный» вместо «подсудимый»… Не знающие русской словесности «радикальные» обновители судебного красноречия не подозревают даже, сколь бессмысленно и безграмотно придуманное ими новое словечко «подзащитный»…

Но чему же удивляться, когда нашу адвокатуру и профессуру наводнили всякие Гриммы, Петражицкие, Гольдштейны, Гессены, Трахтеревы, Грузенберги, Винаверы и прочие представители иудейского племени? Некоторые из этих ораторов обладают несомненным даром красноречия, но чудовищное самомнение заставляет их зарываться, и в погоне за краснобайством они совершают непростительные преступления против законов русской словесности.

Когда же иудеи начинают подлаживаться под простонародный русский язык, тогда их речи и писания становятся прямо отвратительны. Вот образец русского слога сотрудника «Биржевых ведомостей», подписывающегося фамилиею «Смоленский»: «Быт, бытовое, все эти маленькие подмечания, действительно дающие живую жизнь, — и есть лучшее в пьесе Плещеева»… (см. Биржевые ведомости, 17 января 1911 г.). Читая эти строки, не знаешь, жалеть ли русского писателя Плещеева, на долю которого выпало счастье быть разбираемым «Смоленским», или жалеть самого «Смоленского», который, стараясь щегольнуть русскими словечками, нашел у Плещеева какие-то «подмечания» и уверяет, что лучшее в пьесе Плещеева и «есть эти подмечания, дающие живую «жизнь»… Часто в «Биржевых ведомостях» и «Петербургской газете» встречаются такие перлы красноречия, что прямо хоть святых вон выноси.

Газета г. Худекова дошла до того, что однажды сообщила, что у графини Х. «дансантный вечер очень удался». Даже талантливые писатели «Нового времени» — и те не чужды этого странного порока заменять без всякой нужды русские слова иностранными — например, воздухоплавание называют «авиационным искусством»; слово «подводная лодка» заменяют непонятным русскому народу словом «субмаринка». Не проще ли было ввести в обращение слово «подводка»? Ясно, точно и вполне современно. Лодки эти ходят под водою и к тому же «подвели» русские морские силы в последнюю японскую войну.

До какой степени современные писатели коверкают русский язык, наводняют русскую речь иностранными словами и договариваются до полной бессмыслицы, можно видеть из следующих примеров: в газете «Современное слово» 20 августа 1908 г. по делу генерала Толмачева и одесских профессоров читаем:
«Не имеется ли в виду на постановлениях миссионерского съезда урегулировать конституционную бухгалтерию, сбалансировав либеральный актив пассивом в области свободы совести?» Написав такую чепуху, аптекарский ученик «Современного слова» мнит себя великим писателем, равным чуть ли не Гоголю.

В № 7602 газеты «Одесские новости» в 55 коротеньких строчках встречаются следующие иностранные слова:
«реально-маниакальный утопизм»,
«эволюция гипотетической позиции»,
«этапы прогресса»,
«энциклопедизм»,
«инициатива» и, конечно, неизбежное в каждой иудейской семье излюбленное слово «интеллигентный».

Большая газета «Киевская мысль», редакция которой кишит всевозможными адвокатами и аптекарскими помощниками из «гонимого» племени, изобретает совершенно новые безобразные слова, которые не существуют вовсе ни в одном наречии. Так, например, в № 108 от 19 апреля 1908 г. в «Киевской мысли» можно найти удивительные перлы аптекарского красноречия. В статье под заглавием «К делам господина Харитоненки» встречается такая фраза: «Векселя учтены в банках, пролонжировавших их сроки».

И этот безобразный галлицизм придуман, вероятно, еврейчиком, хотевшим щегольнуть своим знанием французского языка, а между тем вместо длинной и непонятной фразы: «Банки пролонжировали сроки векселей», гораздо проще было написать по-русски: «Банки отсрочили векселя». Но современные полуписатели и полуученые не любят простых русских слов. Член Государственной думы Родичев в своей речи 29 ноября 1910 г. в Государственной думе сказал: «Если правительство будет «солидаризироваться» с речью предыдущего оратора»… Для русских людей с развитым слухом выражения «оратора» Родичева вроде «солидаризироваться» столь же противны, как визг розги, о которой в своей речи 29 ноября 1910 г. говорил Родичев… Но светила кадэкского прогресса любят барахтаться и нежиться в окрошке из иностранных слов, и все их ораторы и писатели тонут в самых высокопарных выражениях.

У кадэкских языковедов глаза «замстило», выражаясь толстовским языком, а потому язык фабрично-прогрессивного производства вытеснил всякое представление о красивой народной речи, которую, как редкое лакомство, разве услышишь в разговоре с простым крестьянином Тульской, Тверской и Московской губерний. Но в городах русского языка уже почти не существует, он вытеснен газетным жаргоном. Вот образчик передовой статьи из кадэкской стряпни:
«Мы — объекты манипуляций отечественных магнетизеров. Патетический возглас самоаттестации и критический разум засыпает. Мы слепо идем за тем, кто окружен ореолом официозной авторитетности. Гаснут светы новаторства; притупляется одаренность, и бессильно складываются крылья и угасает из нутра рожденный порыв»…

Да поскорее бы уж погасли такие «светы новаторства». Поневоле «притупится всякая одаренность», когда в печати, в литературе, в театре, в судах и в Государственной думе раздаются речи «о рожденном из нутра порыве, о манипуляции отечественных магнетизеров и о солидаризировании правительства». Хуже «манипуляций» нельзя придумать, как те, которые проделываются над русскими читателями иудейскими писателями. К сожалению, даже в народные русские газеты проникает бердичевский жаргон, и меня не раз приводил в отчаяние слог Николая Ивановича Еремченка, ведущего в «Русском знамени» обзор печати.

В «Русском знамени» г. Еремченко тоже слишком злоупотребляет иностранными словами. В своей статье «Бита» 3 апреля 1911 г. г. Полтавец, он же Еремченко, нанизывает одно за другим столько иностранных слов, что получается какая-то окрошка из непонятных для простого народа и совсем лишних для образованного читателя ложно научных выражений.

Вот выписка из писаний Полтавца:
«Предотвратить крушение целого мира… конституционных, новорежимных, прогрессивных, прецедентных понятий; санкционировать прогрессивное, новорежимное, конституционное «понимание государства и государственности»; направить, продвинуть всем напряжением наличных сил Россию от «поворотного пункта» по новорежимному пути к конституционным «благам», — вот они, те директивы, которые восприял авторитетный государственный муж от вдохновителей псевдорусского оппозиционно настроенного общества».
Не правда ли, как это ясно и понятно?!

Нам обещали три года тому назад, что мы скоро увидим чудное, светлое, обновленное здание русской государственности, которого еще не видно из-за лесов; но, увы, теперь это обновленное здание уже вырисовалось вполне определенно, и только глупцы могут еще не понять, что над зданием Русского государства хотят проделать ту же «манипуляцию», которую «Киевские мысли», «Одесские новости» и «Речь» проделывают над русским языком…

Известный литературный критик Буренин от времени до времени ядовито высмеивает в «Новом времени» современных писателей, коверкающих русский язык; но какая от этой критики польза, когда теперь, по словам Буренина, «изо всех нор литературы лезут «одессизмы», когда на всех ее гранях стерта «черта оседлости», когда писатель не отличает родительного падежа от винительного, когда жид превратил русскую книжную речь в международный воровской жаргон»…

Что будет дальше с русскою словесностью? Отчаяние, досада берут при мысли, что полякам Бодуэн де Куртене и Петражицкому дали воспитывать русское юношество и исправлять русский словарь. Что сделал Бодуэн из словаря Даля — всем известно; но многие еще не знают, на каком языке и какими словами профессор Петражицкий читает свои ученые лекции.

Только в желтом доме на одиннадцатой версте можно преподавать такую науку, какую преподает несчастным своим слушателям польско-выборгский профессор Петербургского университета г. Петражицкий. Не касаясь совершенно политических воззрений этого печального героя выборгского воззвания, нельзя без искреннего презрения читать его курс, представляющий жалкий бессмысленный набор слов.

«Эмоция представляет по своей двойственной, раздражительно-моторной природе коррелят двойственной, центростремительной анатомической структуры нервной системы и двойственной раздражительно-моторной физиологической функции этой системы и прототип психической жизни с двойственным пассивно-активным характером». — «Мотивацию, в которой действуют акционные представления, возбуждающие апульсивные и репульсивные эмоции, — мы назовем акционною самодовлеющею мотивациею. Эмоциональный же элемент нормативных переживаний в специфических притягательных или отталкивающих импульсиях — мы назовем эстетическими импульсиями и репульсиями»…

Не правда ли, как гордо звучит это — «мы назовем»… Но если теперь я спрошу кого-нибудь из читателей, что называет профессор Петражицкий «акционною мотивациею» и «эстетическими репульсиями», то, наверное, никто не в состоянии будет повторить этот ученый бред; но ведь русским студентам приходится заучивать наизусть эту галиматью, и если они не сумеют повторить на экзамене, что разумеет под правом профессор Петражицкий, то они получат неудовлетворительную отметку. А выборгский профессор, одержимый бредом бессмысленного словоизвержения, разумеет под правом не более и не менее, как «этические переживания эмоций, которые имеют атрибутивный характер». В довершение всей этой чепухи профессор заявляет, что «правовые моторные возбуждения и императивно-атрибутивные эмоции обладают высшим ореолом и священным авторитетом».

Как дико слушать подобную обновленную науку тем ученикам знаменитого профессора Пахмана, которые еще помнят,

«Право — это мера общежительной свободы».

Конечно, отдельные даровитые люди еще долго будут в состоянии сохранить чистоту русской речи, но народные массы постепенно будут утрачивать всякое представление о том, как не надо говорить. Уже теперь язык петербургских аристократов столь же похож на язык графа Алексея Толстого и И. С. Тургенева, как прогнивший огурец похож на свежий персик… О купеческом сословии, среднем классе чиновничества и о приказчиках нечего даже и упоминать: все это в большинстве случаев люди, питающие свои мозги только газетною дребеденью. Не лучше, впрочем, положение русской учащейся молодежи.

Бедная учащаяся молодежь! Как сильна в ней потребность к живому слову, если даже отчаянный слог не отвращает ее от сочинений иных профессоров, не понимающих, что пора, наконец, начать писать научные сочинения на чистом русском языке…

Посмотрите, кто состоит в списках Союза драматических и музыкальных писателей, находящегося под покровительством Императорского русского театрального общества?! Прочтите из официального отчета список членов этого «почтенного» союза только на буквы А, Б, В, Г, Д, чтобы не слишком уж расстраиваться. Вот фамилии членов Союза русских драматических писателей:
Абегауз, Лейба.
Абельсон, Илья.
Ашкинази — он же Владимир Азеф.
Айзман, Давид.
Аш, Шлема.
Блаховская Пэти, подписывается русским мужским именем «Сергей Дальний».
Бенарне, Давид.
Борнштейн, София Абрамовна.
Бродский, называющий себя «Вознесенским».
Вейнштейн.
Вит-Шмулевич.
Готесман, Веньямин.
Гельман, Лёва — подписывает фамилиею «Жданов».
Гельмерсон.
Гиршбейн.
Гиршман.
Головчинер, Иона Натанович.
Гольштейн, Леон, подписывается «Л. Каменев».
Гринер.
Дымов, он же Перельман.
Дымов, он же Дохман.

Дальше я уже не читаю, целые страницы на другие буквы пестрят такими же звучными именами «российских литераторов». Вот в чьих руках теперь русская литература! Большинство инородцев, наводнивших русскую литературу и газеты, стремятся только к проведению своих политических вожделений, а вовсе не чувствуют любви и уважения к прекрасному русскому языку. Эти инородцы ищут протекции на самых верхах русской лестницы, а потом, укрепившись, начинают вытеснять русских людей и надсмехаться над их верованиями.

Вот почему меня совсем не порадовало даже известие Осведомительного Бюро о том, что «в Союз драматических и музыкальных писателей изволил вступить Великий князь Константин Константинович»… Мне больно видеть имя великого князя рядом с Ашкинази, Азефами и Вейнштейнами. Я не верю в светлое будущее русской словесности, если даже великие князья будут служить пьедесталом для всяких инородческих вожделений.

Недавно вышло новое издание сочинений поэта Никитина. Труд просмотреть и исправить все прежние издания этого народного поэта принял на себя «г. Гершензон». Меня очень радует, что г. Гершензон настолько обрусел, что с любовью изучает русских поэтов. Но зачем же он их исправляет? Это стремление инородцев нас обучать и наставлять прямо возмутительно! Вероятно, скоро мы прочтем, что Пушкина исправляет какой-нибудь Мойшельман…

Если бы мы не были так снисходительны к инородцам, коверкающим наш язык, и не заимствовали бы выражения у них, а сами насмешками и увещаниями заставили бы их постараться правильнее говорить по-русски, — то, вероятно, нам не пришлось бы так часто присутствовать при том, как позорно и гадко коверкается русский язык в печати, в судах и других общественных и правительственных учреждениях вплоть до Комиссий прошений и Государственного совета.

Да, если мы любим русский язык, то не будем прощать профессору Петражицкому и академику Бодуэну их бесцеремонное искажение русского языка. Равнодушие здесь неуместно. Необходимо заклеймить печатью позора всех, кто портит русский язык, русские нравы и русское искусство.

Весь ужас переживаемого теперь Русским государством развала заключается в том, что на верхах больше заботятся об угождении инородцам, чем об интересах русского народа. Много ли найдется среди аристократов лиц, имеющих мужество признать, что почетнее быть членом Союза русского народа, чем какого-нибудь союза еврейских прогрессистов?

Но погоня за похвалою и одобрением прогрессивных газет достигла невероятных размеров. Даже в придворных кругах замечается стремление порисоваться либерализмом и заигрыванием перед иудеями. Великие князья выдают доверенности на ведение своих имущественных дел таким лицам, которые не имеют даже права проживать в Ялте…

Конечно, нельзя запретить талантливым полякам и евреям приобщаться к русской литературе и поэзии. Но если Академия наук и Академия художеств уступают руководящую роль инородцам, искажающим русский язык и русское художество, то все честные граждане, любящие Россию, не могут этим не возмущаться.
Посмотрите, что делают Визель, Паоло Трубецкой и Бенуа с русским искусством! Что сделал с знаменитым словарем Даля поляк Бодуэн де Куртене?

Само собой разумеется, если правительство убедилось (а не убедиться оно не могло), что свобода слова, предоставленная всем иудеям, обращена на пагубу России, — оно обязано принять меры к обузданию печати и лишить инородческих писателей присвоенного ими себе права лгать и клеветать на Россию и на русских людей… Законы о печати должны быть выработаны в том смысле, чтобы, развивая свободу русским, ограничить тех иудеев, которые не умеют пользоваться никакими свободами иначе, как во зло государству, которое их приютило. Необходимо воспретить в газетах пользование вымышленными и подложными именами, за которыми скрываются враги родины, враги порядка, враги всего человеческого рода. Если какой-нибудь писатель считает нужным выступать с разоблачениями против злоупотреблений и недостатков современного управления, то пусть он не прячется за вымышленное имя, пусть подписывает свои статьи и сообщения полным своим именем и фамилиею, а не «псевдонимом»…

Ничто так не оздоровит русскую печать, как воспрещение «псевдонимов». Каждый иудейчик, каждый редактор самой даже левой газеты трижды призадумывается над вопросом, помещать или не помещать в газете свою статью, если будет обязан непременно подписать под нею свою настоящую фамилию.

Прикрывшись «псевдонимами», гг. Азры, Алмазовы, Баяны, Полтавцы, Рославлевы, Каменевы и им подобные современные «свободолюбивые» писатели без удержу жарят зажигательные статьи, в которых бесстрашно громят сильных мира сего; но если будет законом установлено общее правило, что все статьи должны быть подписаны действительными их авторами, — вы тотчас же увидите, как это охладит пыл газетных баянов…

Большинство писателей, как правого, так и в особенности левого лагеря не только трусливо скрываются за вымышленными прозвищами, но даже уверяют, что разоблачать эти прозвища «запрещает литературная этика»…

Конечно, такое учение о тайне литературных псевдонимов очень выгодно для разных темных дельцов и клеветников, но все честные люди, к каким бы партиям они не принадлежали, вынуждены по совести признать, что никакой «тайны» в литературе быть не должно. Тот, кто прячется, тот, кто обманывает своих читателей, придумывая себе вымышленную фамилию или прозвище, не имеет никакого права рядиться в тогу общественного борца за идею и за правду…

Конечно, прав был известный английский историк и выдающийся оратор Маколей, когда он говорил, что «люди XIX в. не обращаются на путь истины и не совращаются с пути прочтением одной книжечки»; но если бы Маколей видел современный наш книжный рынок, переполненный восхвалением разврата и бессердечных преступников, он, наверное, признал бы, что такая духовная пища может в корне развратить даже самый целомудренный и религиозный народ. «Поймите, — говорит Лассаль, — если тысячи газетных писак, этих современных учителей народа, свыше чем сто тысячами голосов ежедневно систематически вдыхают в народ свое тупое невежество, свою бессовестность, свою ненависть евнухов ко всему истинному и великому в политике, искусстве и науке, — в народ, который с верой и доверием протягивает руку к этому яду, надеясь почерпнуть из него духовную силу, — то не миновать гибели этому народному духу, будь он хоть трижды так прекрасен. Поймите это!»…

Булацель П. Ф. с сокращениями из книги:  Борьба за правду. 1912 г.

Читайте также: Зов Родины