В тот год, когда вышла книга "Общество потребления: мифы и реальность", в Советском Союзе с помощью ракеты-носителя «Протон» вывели в космос орбитальную станцию «Салют-7», в последний раз простились с Генсеком ЦК КПСС Л.И. Брежневым, провели первый полёт опытного крупнейшего в мире по грузоподъемности серийного транспортного самолёта АН-124, из роддома в квартиру нового пятиэтажного дома принесли автора этих строк.

Сегодня, очевидно, не стоит вопрос о том, была ли советская пропаганда объективной в развенчании витринных мифов Запада. В этом сомневается только горстка маргинальных, чудом ускользнувших от принудительной психиатрии, интеллигентов. Другой вопрос, насколько адекватно простые советские граждане воспринимали исходящие от Запада угрозы.

Преимущество современного российского общества перед поздним советским заключается, на наш взгляд, в том, что оно болезненно и с потерями, но прошло вакцинацию от рыночного либерализма и имеет стойкий иммунитет к различным уловкам PR-менеджеров нового мирового порядка.

Главная же наша черта — способность откладывать внутренние распри и объединяться для решающей битвы с врагом — дает надежду человечеству на продолжение истории. Ведь речь сегодня идет не о выборе перспективного политического формата для государства, как пытаются нас в этом убедить взбеленившиеся горожане, а о судьбе русской-евразийской цивилизации, как субъекта геополитики, как оплота нравственности и традиционных ценностей. Только мы с вами в ответе за судьбу Родины — перед будущими поколениями и святыми могилами великих предков. Слава России!

______________________________

Эта книга — итог его наблюдений, изучения реальной жизни буржуазного общества потребления и окружающих его иллюзий. В книге на живых примерах, а также словами самих американцев показано, как культ потребления ведет к духовному обнищанию и моральной деградации, как в обществе без идеалов и будущего человек человеку становится волком.

По общепринятому и официальному американскому мнению, Америку двигает вперед идея личного материального успеха. Это, собственно, старая концепция «экономического человека» и благотворного эгоизма из «Богатства народов» Адама Смита. Согласно этому взгляду, в жизни каждый руководствуется своекорыстным интересом, и это хорошо для всего общества, поскольку стремление разбогатеть «возбуждает и поддерживает в постоянном движении человеческое трудолюбие».

«Чтобы понять Америку, нужно усвоить, какую огромную роль играет у нас идея личного успеха», — подчеркивал в беседе со мною Ричард Губер, декан факультета усовершенствования знаний Нью-Йоркского университета.

Я встретился с ним, когда он только что вернулся в свой кабинет после визита в универмаг «Мейсис», самый большой в Нью-Йорке и, если верить рекламе над входом, самый большой в мире. Возможно, так оно и есть: здание универмага в одиннадцать этажей занимает целый квартал вдоль 34-й улицы. Раз в год «Мейсис» даже устраивает в городе свой собственный парад с оркестром и тамбурмажорами. Практикуются и встречи с покупателями. И темой одной из них, на которую Губера пригласили в качестве ведущего, было: «Как добиться успеха в жизни?» Поводом для дискуссии был выход в свет книги «Успех: как каждый мужчина и каждая женщина могут его добиться». Присутствовавший тут же и явно процветающий автор раздавал автографы.

Несколько лет назад Губер сам опубликовал исследование под названием «Американская идея успеха» и вполне по праву считается признанным авторитетом в этой области.

— В нашем обществе, — говорил Губер, — традиционным определением успеха как было, так и осталось умение делать деньги и, уже опираясь на приносимые ими силу и власть, пользоваться положением в обществе или славой, а то и тем, и другим. Именно потому, что перспектива успеха открыта будто бы каждому, она стала идеологической защитой неравенства, на которое опирается наша капиталистическая система. Дескать, каждый волен преодолеть неравенство, каждый волен преуспевать, не в звездах дело, а в нас самих.

Поскольку любой человек в любом обществе стремится жить лучше, тут нужно уточнение, как это желание преломляется и искажается в условиях американского общества. По этому поводу профессор университета в городе Цинциннати Роджер Фортин пишет следующее:

«Нетрудно показать, что погоня за материальным благополучием и жадность не являются исключительно уникальными американскими чертами, что подобные черты наблюдаются и у других народов. Разница в том, что с ранних колониальных времен американцы увязали понятие успеха с накоплением вещей. Социальные историки и историки культуры нашего времени согласны с утверждением американского социолога Уильяма Джеймса, что «поклонение этой порочной богине по имени УСПЕХ и поклонение только ей является национальной болезнью Америки».

Как-то в Нью-Йорке у меня в квартире погас телевизор. Я позвонил в ремонтную мастерскую, откуда прислали парня, у которого все было на загляденье — и цвет лица, и улыбка, и рост. Говорил он с акцентом, а когда разговорился, то сообщил, что приехал из Австрии. В Америке второй год. Мечтает о теплом местечке в здешней жизни.

— Не пропаду, — заверил меня телевизионных дел мастер. — Я целыми днями обхожу квартиры. С моими-то внешними данными на этой работе не задержусь. Найду богатую невесту, открою собственное дело…

Буднично так сказал, наверное, не мне первому и с улыбкой: дескать, играю по здешним правилам. Бессмысленно и «старомодно» было бы говорить ему, что брак по расчету — это такая штука, которой хотя бы не хвастаются, потому что она противоречит вроде бы общепризнанным моральным нормам. Но здесь, в Америке, все кладется на алтарь успеха, этой «порочной богини», и парнишка уже усвоил, что раз цель во что бы то ни стало материально преуспеть в жизни, она оправдывает любые средства.

Идея успеха, как мы скоро увидим, претерпела в Америке определенную эволюцию. Но она, несомненно, является основополагающей идеей американского образа жизни и корнями своими тянется к временам первых переселенцев, «пилигримов».

Тогда для освоения нового континента требовались люди с характером, трудолюбивые и бережливые. Только таких якобы и ожидал успех. Эта тема получила свою первоначальную разработку в сочинениях Бенджамина Франклина. Сам он явно преуспел — его портрет украшает банкноту в сто долларов.

Франклин написал ставший хрестоматийным «Альманах бедного Ричарда», сборник здравых советов и афоризмов, включая, например, такой: Рано ложиться и рано вставать — Здоровым, богатым и умным стать. У Франклина были сотни последователей и подражателей. Упомяну Горацио Алжера, самого печатаемого американского автора второй половины прошлого века. Начав с «Дика-оборванца», он «выпекал» по три-четыре сентиментальнейших романа в год о бедных мальчиках, старанием да прилежанием ставших миллионерами.

Решительно никто не читает сейчас Горацио Алжера, а многие его и знать не знают. Но наивную идейку о разносчике газет (или чистильщике ботинок), ставшем богачом, вокруг которой автор выстраивал свое повествование, по-прежнему лелеют все или почти все защитники американского образа жизни. При Американской ассоциации школ и колледжей действует «Комиссия имени Горацио Алжера», присуждающая ежегодные премии тем, кто «олицетворяет плоды частной инициативы, трудолюбия, честности и приверженности традиционным идеалам» и кто своими собственными усилиями добился успеха «в духе американской традиции».

Хотя Горацио Алжер требовал от своих героев преодоления лени и других пороков, все же в качестве теоретической предпосылки превращения рассыльного в толстосума он выдвигал идею о равенстве возможностей. Он буквально пел ей гимны: «Большего чуда я не нашел и в арабских сказках тысячи и одной ночи».

При якобы существующем на старте равенстве, гладко получалось у Алжера, к финишу быстрее других приходили самые упорные, те, кто в дело, за которое брались, вкладывали вдвое больше, чем оно требовало.

Миф о «равенстве возможностей» — одна из главных идеологических подпорок американского капитализма. Ведь в Соединенных Штатах не было ни потомственного дворянства, ни ремесленнических гильдий, ставивших в европейских странах сословные перегородки. Только у южных плантаторов и их рабов судьба была на роду написана. Абстрактно говоря, любой американец мог участвовать в погоне за успехом в жизни. Шансы выйти в победители были, правда, ничтожны, но вполне достаточны, чтобы сеять иллюзии и порождать надежды и, следовательно, примирять с существующими «правилами игры».

Широкие географические просторы давали переселенцам горизонтальную подвижность, а отсутствие пут феодализма — некоторую вертикальную. Нельзя было попасть «из грязи в князи», но изредка можно было попасть «из грязи» в столпы общества. Впрочем, никто не обладал гарантией от столь же быстрого разорения.

В обстановке ожесточенной конкуренции и погони за долларом успех благоволил не просто к самым изворотливым, а к самым беспощадным. Частная инициатива при теоретическом равенстве возможностей на практике означала классовое расслоение на кучку эксплуататоров и массы эксплуатируемых. Переход отдельных лиц в порядке исключения из «низших» классов в «высшие» ничего в классовой структуре общества не менял, зато был весьма полезен для стабильности всего строя.

Один из самых расхожих аргументов в Америке в защиту статус-кво — соблазнение абстрактной возможностью обогащения. Американский писатель первой половины нашего века Генри Менкен сформулировал его так: «Капитализм в Соединенных Штатах возьмет верх хотя бы потому, что каждый американец надеется стать капиталистом, прежде чем умрет». Ричард Губер назвал эту идею о возможности такого успеха «опиумом народа». Б. С. Форбес писал: «Не проклинайте капиталистов, в один прекрасный день вы сами можете оказаться капиталистом». Но Форбес был Плутархом делового мира и сочинил 500 апологетических биографий разбогатевших бизнесменов, а социологи более близкого к нам времени и более верные истине давно уж констатируют, что равенство возможностей — всего лишь миф.

Еще в 1925 году американский социолог русского происхождения Питирим Сорокин — тот самый, чьи признания В. И. Ленин назвал ценными, — изучив жизнь 600 самых богатых людей Америки, сделал вывод, что «класс богачей в США становится все более и более закрытым и имеет тенденцию превратиться в группу типа касты». Четверть века спустя социолог Райт Миллс отмечал, что возможности в США все больше и больше сокращаются. Он писал: «Реальная действительность и тенденция ее развития характеризуются в интересующей нас области тем, что пополнение самой богатой верхушки из мира частной собственности происходит за счет высшего класса».

Как уже отмечалось в предыдущей главе, теперь пробиться наверх еще труднее, особенно в сфере бизнеса. Можно еще поймать «длинный доллар» в области искусства, на волне популярности или артистической славы, наконец, на книге, обычно скандальной, попавшей в число самых ходких, в так называемые бестселлеры, но все это не правило, а исключения из правила.

Естественно, что теперь и сама идеология успеха перестроилась на новый лад. Монополистический капитализм свел на нет все плюсы таких качеств, как прилежание, бережливость, практические познания в своем деле, прежде усиленно рекомендовавшихся для успеха в жизни. Эпоха капиталистических весьма колоритных хищников-индивидуалистов уступила место эпохе безличных хищнических корпораций. Экономические кризисы и неурядицы поставили под сомнение формулу «трудолюбие ведет к успеху». В экономике произошли сдвиги в сторону сферы обслуживания и управления, изменившие критерии успеха. Теперь путь наверх открывался через организационную и бюрократическую структуру и для преуспевания нужно было пускать в ход уже иные качества: лесть, угодничество, хитрость.

Ходячее правило гласит: «Единственный способ выиграть спор — избежать его». Беспринципность возведена в принцип.

Не истина дороже, а свой интерес. Оппортунизм объявлен эталоном поведения.

Рациональное зерно в отдельных советах наличествует: лучше быть с людьми вежливым, чем грубым, отдавать должное их достоинствам и т. д. Однако совсем другое дело — пользоваться психологическими отмычками в нарушение таких понятий, как честность и искренность.

С точки зрения вульгарной прикладной психологии, человек — сгусток низменных стремлений, которыми не так уж трудно манипулировать ради собственных низменных стремлений. Людей предлагается ценить не за то, что они собой представляют, а за то, что от них можно получить, взять. Человек становится объектом эгоистических расчетов, а не субъектом равноправных отношений.

Джон Рокфеллер, основатель династии миллионеров, говорил, что «способность обращаться с людьми — такой же товар, который можно купить, как сахар или кофе. И я заплачу за эту способность больше, чем за что-либо другое под солнцем». Все продается, все покупается.

Образцом такого рыночного подхода к людям был сталелитейный король Чарлз Шваб. «Все мы каждый день на протяжении всей своей жизни выступаем коммивояжерами, — учил он. — Мы стремимся что-нибудь продать тем, с кем мы вступаем в контакт». Может быть, поэтому глагол «продать» используется в английском языке в гораздо более широком смысле, чем в русском. Например, когда человек хочет показать себя с лучшей стороны, могут сказать, что он «неплохо продает себя» или что ему «не удалось продать себя». В общем, важно уметь набить себе цену. Шваб помнил тысячи имен, Шваб разбогател. В Нью-Йорке он держал роскошный особняк на набережной Гудзона. Но кончил-то улыбающийся Шваб банкротством, о чем обычно предпочитают не вспоминать. Не помогла даже улыбка стоимостью в миллион. Особняк снесли, а на его месте построили доходный многоквартирный дом, в котором, кстати, я в Нью-Йорке и жил. Дом все-таки называют «Шваб-хауз».

Шваба нет, последователи живы. Но в последние годы четко наметился отход от улыбки. Наверное, американцы согласились наконец-то с Гамлетом, принцем датским, что «можно улыбаться, улыбаться и быть мерзавцем».

Нынешние сочинения об успехе ориентируют читателя на совершенно иное поведение. «Учитесь игнорировать свои альтруистические побуждения», — советует автор одного из них Роберт Ринджер. А называется его книга «Победа путем запугивания». Еженедельник «Тайм» не видит особых различий в стиле изданий на столь модную в Соединенных Штатах тему и так обобщил урок, преподносимый Ринджером: «Скоро мы умрем, а пока в этом мире, который не мы создавали, не во что верить, кроме как в успех и власть».

Новых книг десятка два. Названия: «Успех — он в вашей власти», «Фактор успеха», «Стратегия успеха», «Как быстро сделать карьеру», «Принцип победы: как добиться успеха» и т. д.

Возможно, удачнее других оказалась книга «Успех!» Во всяком случае, разошлась широко, принеся ее автору явный успех. Он пишет:

«Быть жадным — хорошо. Быть, как Макиавелли, — о'кей. О'кей считать, что честность — не всегда лучшая политика, конечно, при условии, что вы не станете заявлять об этом направо и налево. И всегда о'кей быть богатым».

Можно поначалу подумать, что это пародия. Автор, например, дает совет: резолюции на бумагах писать неразборчивыми закорючками — пусть подчиненные догадываются, что вы хотели сказать. Однако, углубившись в книгу, убеждаешься, что Макиавелли для автора действительно герой. Обращаясь к среднему американцу, он пишет: «Очень хорошо, если вы можете подвести под своего начальника мину и занять его место. Так и действуйте, но пока вы этим заняты, не выражайте по отношению к нему ничего, кроме уважения и преданности».

Люди, добившиеся успеха, считает автор, обычно придерживаются весьма низкого мнения о других. Он предлагает такого мнения и придерживаться. В качестве примера, достойного подражания, автор пишет о покойном английском кинорежиссере Александре Корде, который был «Левиафаном, искавшим удовольствий» и считавшим, что путь к успеху — в стремлении обладать хорошими вещами в жизни. Для него все началось с мечты о паре сафьяновых сапог. Затем был автомобиль «роллс-ройс», пиршества с добрым вином я сигарами, красивые женщины — «самая дорогая роскошь из всех».

И тут автор переходит к глобальным обобщениям, столь приятным при вине, сигарах и женщинах. Голос Америки, заявляет он, — это «учение об успехе… Наша американская цель — переделать мир по нашему образу и подобию».

Автор, следовательно, провозглашает универсальность потребительских тенденций и представлений об успехе как о денежном благополучии. Но мы с ним не согласимся. Человек не то, что он имеет, а то, что он есть, и мера его успеха в жизни определяется признанием людей, рядом с которыми он трудится, признанием общества, активным членом которого он является, а вовсе не размерами текущего счета в банке.

Ричард Губер, с которым я беседую, не одобряет цинизма, пронизывающего книгу «Успех!». Губер предпочитает более принятое в его обществе лицемерие.

— В условиях капиталистической системы, — поясняет он свою точку зрения, — постоянно существуют напряженность и разлад между тем, как человек должен был бы себя вести в соответствии с моралью, и тем, как он себя ведет в реальной жизни. Проблема морального компромисса обычно разрешалась допущением противоречия между тем, что должно быть, и тем, что есть на самом деле. Однако встречаются авторы, далекие от каких бы то ни было философских сомнений. Они как бы повторяют критику «слева» американской идеи успеха. Эти критики считают, что люди добиваются крупных богатств аморальными методами — трудом праведным не наживешь палат каменных — и что поэтому надо поднять налоги, чтобы отнять у таких людей капиталы, которых они не заслужили. Теоретики идеи успеха соглашаются с такими критиками в той части, что богатство наживается нечестным путем, но они приветствуют этот факт и заполняют свои книги советами, как преуспеть на ниве стяжательства…

— Так, может быть, — говорю я, — они все же лучше других хотя бы вот этой своей похвальной откровенностью. В конце концов они предупреждают, что пишут об успехе, а не о морали. Хотите покаяться — читайте другие книги и ходите по воскресеньям в церковь…

— Нет, — возражает Губер, — они ведь предлагают как бы учебник для участников «крысиных бегов».

Что ж, Губер прав. Его поддерживает, например, критик Эллен Гудмен:

«Совсем не о'кей быть жадным, подражать Макиавелли, быть нечестным. Не всегда о'кей быть богатым. Есть качественная разница между успехом благодаря производству напалма и успехом благодаря производству пенициллина. Существует разница между подъемом по лестнице успеха и использованием длинного ножа для прочищения себе пути наверх».

Погоня за успехом в его американском понимании порождает специфическую общественную атмосферу, которую и называют «крысиными бегами». Разумеется, первыми финишируют самые проворные. Конкуренция требует качеств, не согласующихся с правилами человеческого общежития. «Крысиные бега» порождают «прикладное» отношение к людям. Когда говорят «мой друг», почти всегда подразумевают «полезный мне знакомый, которому я тоже полезен». Обстановка подножек и обгонов способствует душевному оскудению и отмиранию самой потребности дружить или любить. Дружба и любовь требуют, как в Америке говорят, «эмоциональных инвестиций», а душевные силы важно держать мобилизованными для борьбы за успех. Так путь к богатству и славе ведет также и к моральной деградации. Приобщение к высокому искусству? Все это — просто дребедень. Как с сарказмом замечает Губер в своей книге, «любовь к знаниям, искусству, умственные потребности — все это соблазнительные грабители, крадущие время и тщеславие. Прибыльно только понимание человеческих отношений и его применение к конкретным ситуациям, приносящим прибыль».

Всепоглощающая целеустремленность американца, «делающего деньги», «делающего успех», не оставляет ни времени, ни потребности «разбазариваться» на науки, искусство и литературу. Еще меньше возникает желание тратить время на окружающих людей, на их беды и невзгоды. Что это, как не моральная пустыня?

Иллюстрацию можно увидеть в музее, открытом в здании федерального бюро расследований в Вашингтоне. Есть там стенд, посвященный Джеку Грэхэму. Этот молодой человек в свое время проводил собственную мать на аэродром, посадил в самолет и помахал вслед ручкой. Мать летела навестить родственников, а сынок подложил ей в чемодан бомбу замедленного действия. Сорок четыре пассажира, все, находившиеся на борту, погибли. Сейчас сквозь стеклянный колпак можно разглядеть куски и кусочки, оставшиеся от самолета и его груза. Надпись над стендом: «Мотив преступления?» И ответ: «Страховая премия». Так молодой Джек добивался успеха в жизни…

В единоличной погоне за долларом выигрыш одного оборачивается проигрышем другого. В условиях конкуренции успех одного означает неудачу десятков и сотен соперников. Приходят на память слова старого Джона Рокфеллера о том, что красивую и ароматную розу можно получить, только принеся в жертву все остальные бутоны, которые мешали бы ее росту. «Это не какая-то злая тенденция в бизнесе, — поучал Джон Рокфеллер, сделавший правилом топтать и давить всех, кто мешал росту его капиталов и могущества. — Это всего лишь закон природы и закон божий». Но закон природы тут вовсе не при чем, люди стали людьми, только помогая друг другу, только поддерживая друг друга. Человек—существо социальное, крайний индивидуализм Рокфеллера — не от человеческой природы, а от природы общества, противоречащей природе человека. Вполне возможно, что найдутся богословы, которые возразят Рокфеллеру и с точки зрения «закона божьего».

Но рокфеллеровские идеи живы, поскольку не исчезла социальная почва, их питающая. Например, специалист по вопросам труда Арнольд Вебер свидетельствует в еженедельнике «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт»: «Этика успеха отнюдь не мертва. Просто сейчас людям приходится сильнее, чем прежде, расталкивать друг друга».

В Америке человеку невозможно признаться в неудаче — он тогда конченый человек. Вот любопытные рассуждения на этот счет журналиста Крейга Карпела из журнала «Плейбой»:

«Неудача — самое грязное слово в языке. Просто странно, что мне разрешили о нем написать в семейном журнале. Вас могут пригласить участвовать в телевизионных дискуссиях Джонни Карсона, и вы можете сказать, что вы — алкоголик, и аудитория вас будет приветствовать. Вы можете сказать, что у вас лейкемия — и аудитория будет вас приветствовать. Если вы скажете, что у вас венерическая болезнь, они все закричат: ого-го! Но если вы сядете на стул, положите ногу на ногу и объявите: «Я — неудачник», вас встретит гробовое молчание».

Погоня за успехом — навязанная американцам альтернатива классовому сознанию. Вопрос ставится так: при чем тут классы, если ваше положение в обществе зависит от вас самих? Каждый — кузнец своего счастья, и каждый возделывает свой сад. Положение человека определяется его кошельком, набиваемым потуже на ниве свободного предпринимательства. Или, как пишет Губер в своей книге, «общество, окружающая социальная среда, система никогда не виноваты. Всюду дело за самим человеком. Он один может вкусить сладкий плод триумфа. Он один должен принять горечь поражения».

Деньги, деньги, деньги, они плывут сами в руки достойным. Ведь они не признают сословных ограничений, черты оседлости. Чтобы их заиметь, не нужны ни звания, ни чины. На долларе и даже на центе написано: «В бога мы верим», ну, а за остальное платят наличными. Бизнес Америки — это бизнес, это приумножение денег, которые служат мерилом как вещей, так и людей. У каждого здесь своя цена. Мерка одна — доллар. Ум, талант, внешний вид и характер — эфемерные понятия, если брать их в отрыве от доллара. Он — универсальный, всеобщий знаменатель, на который все делится, может быть, даже любовь. Можно вывести среднестатистическую стоимость гражданина Соединенных Штатов. Среднему американцу его жизнь может казаться бесценной, но это иллюзия, у нее есть цена. Если ему 30 лет, он «стоит» 386 тысяч долларов. Если же ему под пятьдесят, приходится учитывать возрастную «амортизацию». Такому красная цена 205 тысяч долларов.

Так, во всяком случае, подсчитало официальное Бюро переписи. Можно, следовательно, сказать, что речь идет о «государственных ценах». На эту американскую привычку пересчитывать все на доллары обратил внимание еще Владимир Маяковский: «Вы выглядите сегодня на миллион долларов».

Если выглядишь на миллион — глупо этот миллион не заполучить. Скажем, «цена» Джо Димаджио явно выше средней — как-никак бывшая спортивная звезда и первый муж покойной, но не забытой кинозвезды Мэрилин Монро. И вот Джо мелькает на телевизионном экране, беседуя с самыми разными людьми. Была беседа, снятая даже в парилке при бане. Тема же всегда одна, вернее, любой разговор Джо заканчивает одной и той же хорошо знакомой фразой: «Храните деньги в банке «Бауэри». И подобной рекламой подрабатывают очень многие здешние знаменитости, часто с мировым именем. Из кумиров публики упомяну Грегори Пека, Кирка Дугласа…

С рекламы можно начать восхождение к успеху, если за что-либо зацепиться. Для Марго Хемингуэй это было родство с писателем. Красивая внучка начала с позирования фотографам для рекламы косметики, перешла в манекенщицы. Ее личико и фигура обошли обложки многих журналов, принеся славу и доллары. Успеху способствовал постоянно рассказывавшийся ею анекдот: «Меня зовут Марго в честь марки шампанского, которое пили мои родители, прежде чем пойти в постель, откуда я и началась». Когда в беседе с вдовой писателя речь зашла о Марго, Мэри Хемингуэй сказала мне, что у Марго — своя жизнь, которую она начала неплохо, лишь бы богатство не вскружило ей голову… Деятельность на рекламном поприще тут не осуждают. Каждый «продает себя» как может.

Еще в одной книге о том, как расталкивать людей, прокладывая собственный жизненный путь, названной «Сила — как ее заполучить и как ею пользоваться», автор пишет:

«Независимо от того, кто вы, основной истиной остается то, что никому нет дела до ваших интересов, что ваш выигрыш неизбежно оказывается чьим-то проигрышем, а ваше поражение — чьей-то победой… Ваш сосед при первой же возможности, когда увидит, что это сойдет ему с рук, улучшит свое положение за счет вашего…».

В общем, каждый за себя, один бог за всех. Так пропагандируются индивидуализм и эгоизм. Даже понятий таких нет, как трудовой коллектив, гражданственность, а понятие «общество» трактуется обычно не более как арена жизненной борьбы.

В сущности, всегда, начиная от «бедного Ричарда» Франклина и кончая беспринципным карьеристом, усвоившим уроки нынешних авторов, американская концепция успеха играла реакционную политическую роль. Она подменяла в умах людей идею классовой борьбы неизбежностью и обязательностью схваток, стычек и просто потасовок отдельных индивидуумов в ходе «крысиных бегов». Естественно, что и неудача, а тем более и жизненное поражение расценивались как дело сугубо личное: шляпа, не сумел использовать все имевшиеся возможности, сам и виноват. В общем, пусть неудачник плачет. Зато, как поется в песенке, «выигравшего любят все».

Философия «крысиных бегов» — широкомасштабное «промывание мозгов», постоянная идеологическая обработка, которой столько лет, сколько существует американский капитализм. В наши дни эта «философия» продолжает корежить умы и коверкать поведение людей. Хищническое и потребительское отношение к ближнему, к обществу возведено в норму, жестокие и холодные правила «крысиных бегов» поставлены выше гуманных правил человеческого общежития.

— Жизнь требует от нас, — говорит Губер, — чтобы мы были конкурентоспособны, агрессивны, обезличены и эгоистичны. В экономической системе капитализма главная цель — делать деньги. Деньги — это трофей в естественной борьбе между покупателем и продавцом, между служащими в борьбе за одно и то же продвижение по службе. Американская система опирается на конкурирующий индивидуализм в борьбе за прибыли и продвижение. Это холодный, беспощадный, жестокий мир самоутверждения.

Когда борьба за успех равнозначна борьбе за доллар, она стравливает людей друг с другом, большинство их делает несчастными психологически («у меня есть успех, но он меньше, чем у соседа»), да и попросту не дает им жить по-человечески, потому что тот, кто хочет жить в Америке по-человечески, слишком многого хочет…

В результате общество себя духовно обкрадывает, что можно проиллюстрировать хотя бы на отношении в Америке к писателям.